[indent] Ох блять.
[indent] Непроизвольно усмехаюсь. Ко мне приходили десятки, если не сотни, медсестер и медбратьев, сиделок, врачей самых разных профилей, включая даже психотерапевтов, и все они – уходили, обещая, в первую очередь, себе, ну а заодно и мне, никогда больше не возвращаться и не иметь никаких общих дел с Сетом Саттоном. Кто-то при этом прятал застывшие в глазах слезы, тогда как другим не удавалось сдержать своих рыданий, третьи просто цедили сквозь зубы чаще всего невнятные (а иногда вполне внятные и очень красноречивые) проклятья. Попадались и крайне невыдержанные экземпляры – те, кто даже не пытался скрыть желания впечатать свой кулак в мою смеющуюся физиономию, некоторые из них заходили дальше остальных – и почти осуществляли задуманное, останавливая себя лишь в самый последний момент. Этих медработников было так много, что я всерьез задумывался над тем, чтобы начать собирать статистику – а что мне еще делать? – но даже без этого бессмысленного занятия я сходу мог сказать, что объединяло всех этих людей. Ну, кроме неприязни ко мне и нежелания работать с таким проблематичным пациентом, разумеется. Страх потерять работу. Ведь клиент всегда прав, даже если этот клиент – я.
[indent] Вероятно, именно по этой причине мне так редко попадались хорошие оппоненты. Были те, кто пытался парировать, язвить в ответ, искать болевые точки, но безуспешно, пара неудачных попыток ответить мне в моем же стиле – и все как всегда сводилось к негативным эмоциям и хлопающей двери. Но медсестра Ниб за две минуты нахождения в моей квартире смогла переплюнуть всех приходивших до нее вместе взятых. Я бы даже проникся уважением, наверное, если бы только не знал, что это просто очередной белый халат.
[indent] Ну, что же. Тем интереснее будет сегодняшний перформанс.
[indent] – Это не взятка, а взаимовыгодное предложение, – делаю театральный взмах рукой, быстро переведя взгляд со своей ладони обратно на девушку. – Подумай хорошо, медсестра Ниб, милые старушки тебе ничего подобного не предложат, – ведь у милых старушек есть не столь милые наследники. Те самые, которые и оплачивали своим драгоценным бабушкам их лечение в клинике (ведь попасть сюда по государственной программе так же возможно, как и выиграть хотя бы на трех автоматах в казино в Вегасе – то есть, почти фантастика) – а это, к слову, отнюдь не дешевое удовольствие. Зато можно разом решить несколько проблем: пожилой родственник не становится обузой (ведь врачи, медсестры и сиделки из клиники обо всем позаботятся) и, наверное, чувствует благодарность, ну или должен, по крайней мере – вот вроде тебе и забота, и любовь – мы же платим за это, ба, а ты перепиши на нас свой дом и счета в банке, самая лучшая в мире бабуля. Такие наследнички глотку тебе перегрызут, стоит их самой лучшей в мире бабуле дать тебе даже пару долларов, проскрипев тихое и скромное «на мороженое». А те, вероятно, порываются – ведь в отличие от меня (я это уже неоднократно слышал) они ценят всю ту помощь, которую им оказывают. Это прекрасно, нет, правда, просто замечательно – ты им обещаешь, а они слепо верят. Скажи ты, что к завтрашнему дню добудешь для них эликсир молодости, благодаря которому морщины волшебным образом разгладятся, седина в волосах превратится в модное омбре, от ломоты в суставах останется лишь смутное воспоминание, а сиськи станут такими же упругими как когда-то в восемнадцать (то есть, лет семьдесят назад) – они поверят и будут ждать это чудодейственное зелье сильнее чем Хатико своего хозяина (но, как мы помним, Хатико не дождался).
[indent] Вся соль в том, что вся эта старая братия жаждет получить помощь – и получит ее, и съест ее, и поверит в нее, и действительно начнет чувствовать себя лучше. Мне же эти иллюзии не нужны, я уже наелся, спасибо – и таким образом, помощь переходит из разряда желаемой в категорию навязанной, и я, блять, просто ее понимаю, что еще должен сделать, чтобы меня наконец просто оставили в покое.
[indent] – Ладно, отказываешься от денег – твое дело. Но с лужей все равно нужно что-то делать, – пропускаю мимо ушей подкол про колесики. Пропускаю? Да, как же, только делаю вид. Спасибо, медсестра Ниб, что обратили внимание на столь незначительную деталь, вы крайне проницательны – вам это кто-нибудь уже говорил? На колесиках действительно не очень удобно. Да ты сама-то пробовала? Одолжил бы, да вот самому нужно. – Швабра в кладовке, кладовка – за дверью рядом со входом, – но девушка не очень торопится выполнять мое поручение. – Там единственная дверь рядом, других нет, –   предпринимаю еще одну попытку, но и она не приносит успеха. – Но если ты перепутаешь дверь в кладовку с той, через которую ты зашла, то я не очень расстроюсь, – и это правда. Но и эти слова – мимо ушей. За шваброй по-прежнему никто не торопится, вместо этого медсестра с самым невозмутимым видом роется в своей сумочке. Вряд ли там лежат новые полноценные и полностью функционирующие ноги, а коль их там нет – мне это неинтересно.
[indent] – Слушай, раз ты из вет.клиники... А ты ко мне или к Игги? – ротвейлер, услышав свое имя, поднимает голову и бросает на меня полный надежды взгляд. – А то может я зря тут распинаюсь, – но не услышав знакомого и такого желанного «гулять», пес выражает свою грусть секундным скулежом. Смотрю на него с осуждением: подводишь меня, дружище, мог бы гавкнуть неожиданно, грозно, а ты… Словно прочитав мои мысли, Игги действительно подает голос – только вот его красноречивое «гав» звучит не грозно, а скорее возмущённо. Предполагаю, что в переводе на человеческий это значило «да пошёл ты». – Или… – снова смешок – это все правда веселит меня. – Я понял, очередная программа! Нет-нет, у меня же уже есть домашнее животное, – улыбаюсь во все свои тридцать два. – Второго я не возьму. Хотя, конечно, дело благородное – мало кто дворняжек к себе забирает, чаще всего выбор в сторону породистых, – щурю глаза, внимательно наблюдая за реакцией, мысленно вспоминая каждое слово своей новой обузы, чтобы сходу сгенерировать что-нибудь еще. – Подожди, – улыбка в одно мгновение исчезает с моего лица. – Что ты только что сказала? – ловлю себя на том, что звучу агрессивно и даже как-то угрожающе. – «До завтра»? Ты собралась каждый день сюда ходить? – я понимаю, что тебе очень понравилось – мне тоже нравится, у меня охерительная квартира (за исключением дверного звонка), но… – Сходи лучше к своим старушкам. Принеси им свежую газету. Тапочки. Разреши почесать тебя за ушком, или что там в этой новой терапии. Ты сделаешь большое одолжение. Всем нам.
[indent] Я медленно разворачиваюсь на своем кресле, повернувшись спиной к медсестре, и отъезжаю к окну. Пиздец. Она собралась ходить сюда каждый день. Да раз в месяц – это уже слишком много. Просто выпиши лекарства, положи рецепт в почтовый ящик и все. Я же самый прекрасный вариант клиента – за меня платят, а мне ничего не надо! Просто получай свои деньги, но прекрати портить мне жизнь своим присутствием, ладно?
[indent] – А если я соглашусь, то что? – по-прежнему не слышу шагов за своей спиной. Девушка все еще тут и продолжает копошиться в своем медицинском саквояже. – Что там в твоей программе реабилитации? – не поверю, что там есть хоть что-нибудь, чего мне еще не рекомендовали ранее. – Отвезешь к знакомому целителю? Покажешь гипнологу? Или, возможно, предложишь новую мазь, благодаря которой у меня начнут расти новые ноги, а старые я просто сброшу? Ну, знаешь, как змеи сбрасывают свою шкуру, так и я – ноги, – я снова поворачиваюсь и смотрю на девушку, в этот раз не торопясь подъезжать ближе. – Знаешь, я даже соглашусь, если хотя бы один из перечисленных пунктов услышу впервые, – а это настолько же реально, как и попасть в вашу клинику по государственной программе (вспоминаем – почти невозможно). – Удивишь меня, медсестра Ниб?

[indent] Наталия отводит глаза и машинально тянет руку к лицу, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. Наталия не очень уверенно чувствует себя в большой компании, с недоверием относится к новым людям и предпочтет чтение книги большой тусовке. Наталия лишь вздыхает, в очередной раз услышав что-то вроде «да какая ты гарпия?». Они ещё не знают, что стоит Наталии сделать прыжок, рассечь водную поверхность, как она превращается — не в гарпию, нет — в самую настоящую акулу, готовую беспощадно отвоевать победу у любого своего соперника.

[indent] Ох блять.
[indent] Непроизвольно усмехаюсь. Ко мне приходили десятки, если не сотни, медсестер и медбратьев, сиделок, врачей самых разных профилей, включая даже психотерапевтов, и все они – уходили, обещая, в первую очередь, себе, ну а заодно и мне, никогда больше не возвращаться и не иметь никаких общих дел с Сетом Саттоном. Кто-то при этом прятал застывшие в глазах слезы, тогда как другим не удавалось сдержать своих рыданий, третьи просто цедили сквозь зубы чаще всего невнятные (а иногда вполне внятные и очень красноречивые) проклятья. Попадались и крайне невыдержанные экземпляры – те, кто даже не пытался скрыть желания впечатать свой кулак в мою смеющуюся физиономию, некоторые из них заходили дальше остальных – и почти осуществляли задуманное, останавливая себя лишь в самый последний момент. Этих медработников было так много, что я всерьез задумывался над тем, чтобы начать собирать статистику – а что мне еще делать? – но даже без этого бессмысленного занятия я сходу мог сказать, что объединяло всех этих людей. Ну, кроме неприязни ко мне и нежелания работать с таким проблематичным пациентом, разумеется. Страх потерять работу. Ведь клиент всегда прав, даже если этот клиент – я.
[indent] Вероятно, именно по этой причине мне так редко попадались хорошие оппоненты. Были те, кто пытался парировать, язвить в ответ, искать болевые точки, но безуспешно, пара неудачных попыток ответить мне в моем же стиле – и все как всегда сводилось к негативным эмоциям и хлопающей двери. Но медсестра Ниб за две минуты нахождения в моей квартире смогла переплюнуть всех приходивших до нее вместе взятых. Я бы даже проникся уважением, наверное, если бы только не знал, что это просто очередной белый халат.
[indent] Ну, что же. Тем интереснее будет сегодняшний перформанс.
[indent] – Это не взятка, а взаимовыгодное предложение, – делаю театральный взмах рукой, быстро переведя взгляд со своей ладони обратно на девушку. – Подумай хорошо, медсестра Ниб, милые старушки тебе ничего подобного не предложат, – ведь у милых старушек есть не столь милые наследники. Те самые, которые и оплачивали своим драгоценным бабушкам их лечение в клинике (ведь попасть сюда по государственной программе так же возможно, как и выиграть хотя бы на трех автоматах в казино в Вегасе – то есть, почти фантастика) – а это, к слову, отнюдь не дешевое удовольствие. Зато можно разом решить несколько проблем: пожилой родственник не становится обузой (ведь врачи, медсестры и сиделки из клиники обо всем позаботятся) и, наверное, чувствует благодарность, ну или должен, по крайней мере – вот вроде тебе и забота, и любовь – мы же платим за это, ба, а ты перепиши на нас свой дом и счета в банке, самая лучшая в мире бабуля. Такие наследнички глотку тебе перегрызут, стоит их самой лучшей в мире бабуле дать тебе даже пару долларов, проскрипев тихое и скромное «на мороженое». А те, вероятно, порываются – ведь в отличие от меня (я это уже неоднократно слышал) они ценят всю ту помощь, которую им оказывают. Это прекрасно, нет, правда, просто замечательно – ты им обещаешь, а они слепо верят. Скажи ты, что к завтрашнему дню добудешь для них эликсир молодости, благодаря которому морщины волшебным образом разгладятся, седина в волосах превратится в модное омбре, от ломоты в суставах останется лишь смутное воспоминание, а сиськи станут такими же упругими как когда-то в восемнадцать (то есть, лет семьдесят назад) – они поверят и будут ждать это чудодейственное зелье сильнее чем Хатико своего хозяина (но, как мы помним, Хатико не дождался).
[indent] Вся соль в том, что вся эта старая братия жаждет получить помощь – и получит ее, и съест ее, и поверит в нее, и действительно начнет чувствовать себя лучше. Мне же эти иллюзии не нужны, я уже наелся, спасибо – и таким образом, помощь переходит из разряда желаемой в категорию навязанной, и я, блять, просто ее понимаю, что еще должен сделать, чтобы меня наконец просто оставили в покое.
[indent] – Ладно, отказываешься от денег – твое дело. Но с лужей все равно нужно что-то делать, – пропускаю мимо ушей подкол про колесики. Пропускаю? Да, как же, только делаю вид. Спасибо, медсестра Ниб, что обратили внимание на столь незначительную деталь, вы крайне проницательны – вам это кто-нибудь уже говорил? На колесиках действительно не очень удобно. Да ты сама-то пробовала? Одолжил бы, да вот самому нужно. – Швабра в кладовке, кладовка – за дверью рядом со входом, – но девушка не очень торопится выполнять мое поручение. – Там единственная дверь рядом, других нет, –   предпринимаю еще одну попытку, но и она не приносит успеха. – Но если ты перепутаешь дверь в кладовку с той, через которую ты зашла, то я не очень расстроюсь, – и это правда. Но и эти слова – мимо ушей. За шваброй по-прежнему никто не торопится, вместо этого медсестра с самым невозмутимым видом роется в своей сумочке. Вряд ли там лежат новые полноценные и полностью функционирующие ноги, а коль их там нет – мне это неинтересно.
[indent] – Слушай, раз ты из вет.клиники... А ты ко мне или к Игги? – ротвейлер, услышав свое имя, поднимает голову и бросает на меня полный надежды взгляд. – А то может я зря тут распинаюсь, – но не услышав знакомого и такого желанного «гулять», пес выражает свою грусть секундным скулежом. Смотрю на него с осуждением: подводишь меня, дружище, мог бы гавкнуть неожиданно, грозно, а ты… Словно прочитав мои мысли, Игги действительно подает голос – только вот его красноречивое «гав» звучит не грозно, а скорее возмущённо. Предполагаю, что в переводе на человеческий это значило «да пошёл ты». – Или… – снова смешок – это все правда веселит меня. – Я понял, очередная программа! Нет-нет, у меня же уже есть домашнее животное, – улыбаюсь во все свои тридцать два. – Второго я не возьму. Хотя, конечно, дело благородное – мало кто дворняжек к себе забирает, чаще всего выбор в сторону породистых, – щурю глаза, внимательно наблюдая за реакцией, мысленно вспоминая каждое слово своей новой обузы, чтобы сходу сгенерировать что-нибудь еще. – Подожди, – улыбка в одно мгновение исчезает с моего лица. – Что ты только что сказала? – ловлю себя на том, что звучу агрессивно и даже как-то угрожающе. – «До завтра»? Ты собралась каждый день сюда ходить? – я понимаю, что тебе очень понравилось – мне тоже нравится, у меня охерительная квартира (за исключением дверного звонка), но… – Сходи лучше к своим старушкам. Принеси им свежую газету. Тапочки. Разреши почесать тебя за ушком, или что там в этой новой терапии. Ты сделаешь большое одолжение. Всем нам.
[indent] Я медленно разворачиваюсь на своем кресле, повернувшись спиной к медсестре, и отъезжаю к окну. Пиздец. Она собралась ходить сюда каждый день. Да раз в месяц – это уже слишком много. Просто выпиши лекарства, положи рецепт в почтовый ящик и все. Я же самый прекрасный вариант клиента – за меня платят, а мне ничего не надо! Просто получай свои деньги, но прекрати портить мне жизнь своим присутствием, ладно?
[indent] – А если я соглашусь, то что? – по-прежнему не слышу шагов за своей спиной. Девушка все еще тут и продолжает копошиться в своем медицинском саквояже. – Что там в твоей программе реабилитации? – не поверю, что там есть хоть что-нибудь, чего мне еще не рекомендовали ранее. – Отвезешь к знакомому целителю? Покажешь гипнологу? Или, возможно, предложишь новую мазь, благодаря которой у меня начнут расти новые ноги, а старые я просто сброшу? Ну, знаешь, как змеи сбрасывают свою шкуру, так и я – ноги, – я снова поворачиваюсь и смотрю на девушку, в этот раз не торопясь подъезжать ближе. – Знаешь, я даже соглашусь, если хотя бы один из перечисленных пунктов услышу впервые, – а это настолько же реально, как и попасть в вашу клинику по государственной программе (вспоминаем – почти невозможно). – Удивишь меня, медсестра Ниб?

«Ты мне не брат!» - истерически кричу, наблюдая, как ты превращаешь в мясо моего нового ухажёра.
«Ты мне никто!» - незамедлительно прилетает ответочка, стоит мне лишь представиться очередной размалёванной тёлке твоей девушкой.
«Я ненавижу тебя!» - короткая фраза срывается с губ, пока я собираю свои вещи, выброшенные из окна моей же комнаты в доме отца.
«Я убью тебя когда-нибудь!» - бросаешь острую фразу, пока я прыгаю на крыше твоей новенькой машины, превращая её в груду металла и битого стекла.
«Будь всегда рядом...» - произношу шёпотом, пока ты крадёшься в дом, с моим пьяным телом на руках.
«Ты сводишь меня с ума...» - смеёшься, пока я в торговом центре уговариваю незнакомых детей взять мне сладкую вату без очереди.
«Останься...» - прошу тебя ночью, после очередного приступа кошмаров.
«Не уходи...» - пытаешься задержать, пока я вновь пробую прекратить все попытки откровенно поговорить.
«Всё слишком изменилось...» - выдыхаю слова, опуская голову на твоё плечо.
«Мы всё вернём...» - заботливо целуешь в висок, как всегда делал в детстве.
Сможем?

Возвращение в Новый Орлеан спустя столько лет, как и проживание под одной крышей с новой семьей отца, оказалось максимально кошмарной идеей - эта мысль словно заезженная пластинка совершает оборот за оборотом в голове, вынуждая меня принять окончательно решение: продолжить играть роль милой дочурки, сумевшей простить обман папочки, или же быть той, которой плевать на все нормы приличия, как и на то что про неё может подумать мачеха со своим сыночком. Уверяю, в любом случае ничего хорошего они обо мне не скажут. Для мачехи я пожизненно ничто иное как грязное пятно на очищенной биографии отца, которого, по мнению этой сучки, она с таким трудом заставила жить новой жизнью, поднимать бизнес, и растить сына. И только представьте, стоило проявиться первым плодам её трудов как вдруг, словно хлесткая пощечина, на пороге семейного гнёздышка возникает родной ребёночек - очередная жалкая попытка бывшей сохранить связь «отец-дочь», раз уж «муж-жена» не вышло. Конечно, у любой башню сорвёт, оно и понятно.
   За ужином я все чаще молчу, гоняя по тарелке туда-сюда давно остывшую еду. На милом личике полное отсутствие эмоций, в то время как душу сжирает адское пламя. Признаюсь честно, я не могу принять новую жизнь отца, где рядом с ним теперь другая женщина и давно взрослый сын. Первая создаёт уют и тепло в доме, второй просто любимец всех подруг и друзей, которому вскоре суждено перенять бизнес. Все хорошо, все замечательно…если не забыть об одной маленькой, никому здесь не нужной вещи - их счастье омывается слезами моей матери! Только вот обновлённой версии семейства Броуди плевать на все что было до. Даже сейчас каждый за этим чертовым столом играет определенную роль. Улыбаются, шутят, интересуются комфортно ли чувствую себя. Ясен хрен не комфортно, твари вы лицемерные!
   - Прошу меня извинить,- бросаю вилку на фарфоровую тарелку чуть громче чем нужно, выбираюсь из-за стола. Боясь упустить нить решимости, тороплюсь в «свою» комнату, по дороге приходя к единственному: желание вернуться в Новый Орлеан - ок, хорошо; попытка дать отцу второй шанс - дерьмовая затея. Схватив дорожную сумку, наскоро скидываю в неё всё что попадается под руку: так и не убранные в шкаф шмотки, пару книг, ноут и прочее. - На твоём месте я бы не стал этого делать - голос Романа, сводного [недо]брата, заставляет вздрогнуть - Орлеан не настолько большой город, чтобы я не сумел притащить твою попку обратно домой уже через час, сестренка. - Отсосёшь раньше, чем найдёшь, милый, - пускай звучит слишком грубо, но мне плевать. Толкнув парня плечом, успеваю показать на прощание средний палец, а затем быстро выскакиваю на улицу. Кинув сумку на заднее сидение своей машины, прыгаю за руль и резко срываюсь с места под ошарашенные взгляды «родителей». К чёрту их! К чёрту всё! Это не мой дом, а я не его часть. Так что плевать!
   Холодный воздух из открытых окон авто остужает пыл, возвращая сознанию трезвость: это просто не лучший вечер, как и парочка прошлых. И в такие вечера как этот я предпочитала бежать. Бежать от своих чувств и желаний. Бежать куда угодно, лишь бы не сжимало холодными тисками и без того замученное сердце. Только вот в этот раз некуда - Новый Орлеан не сумел простить первого побега. Этот город больше не ждёт меня. Слишком горд, в этом мы схожи.
   Я бездумно проезжаю квартал за кварталом, нервно размышляя что делать дальше и, самое главное, где теперь ночевать. Снять номер в гостинице или койку в хостеле даже не обсуждалось, ведь в одном Роман, черт возьми, был прав: стоит хоть раз засветить карту, как парень тут же поймёт где я [конченный хакер с его компьютерными штучками, ненавижу]. Налички у меня нет, а банкомат всё по той же причине отметается. Заехать на парковку и спать в машине не самая лучшая идея. Одним словом, нужно найти квартиру или же комнату на крайний случай. Приметив свободное местечко у обочины, паркую машину, параллельно открывая приложение для поиска жилья. Полчаса тупого скролинга ленты и вот бинго, мать его - после короткой переписки с автором одного из объявлений, получаю адрес квартиры, где сдаётся комната.
   Проходит около часа, прежде чем мне удалось добраться до нужного адреса. К этому времени на город практически опустилась ночь, так что мне глубоко параллельно на всё, кроме мыслей о мягкой постельке и тёплом одеялке. Но, прежде чем наступит заветный момент единения с кроваткой, нужно сыграть роль миленькой девочки. Поправив непослушные волосы, натягиваю самую очаровательную из своих улыбок, двигаясь в сторону входа в дом. Нужный этаж, необходимая дверь. Короткий звонок, как договаривались, и ожидание появления хозяина квартиры. Надеюсь, мне повезёт и это не маньяк.

Совмещать приятное с полезным – хороший навык, который помогает Эрику жить эту жизнь. Можно называть это оптимизацией процессов и казаться не просто гедонистом, интуитивно лавирующим между обязанностями и удовольствиями, но и управленцем, чей профессионализм интегрирован в личность. Эрик остаётся на пару дней в Орлеане, приехав сюда ради сделки для Плазы, но не собираясь тратить это время лишь на интересы Плазы.
Взгляд скользит по фигурам, по лицам, по яркому макияжу, по пьяным улыбкам, взгляд останавливается на высоком парне у барной стойки. Эрик даже прищуривается немного, будто это способно ему помочь угадать рост парня. Ничего с собой поделать не может, у него есть определённый типаж, и он не собирается этого отрицать. Стыдиться ему тоже нечего, хоть это и банальщина какая-то. Эрик встречается взглядом с парнем у бара, улыбается сам себе, потому что у объекта его наблюдений есть в манере держаться эта чёртова соблазнительная нотка. Эрик крутит кольцо на пальце, не зная даже, ему переживать о том, что в толпе в случайных людях он ищет кого-то похожего на мужа, или это, наоборот, вроде как нормально? Можно вообще высокий рост, тёмные волосы, карие глаза и блядскую походку назвать типажом? Бёдра парня двигаются в такт музыке, и Эрик следит за ними так, как следят коты за указкой. Увлечённо, но лениво. Пока Эрик думает, парень решает всё сам. Улыбка становится неприличной, пока парень приближается.
Эрик даже позы не меняет, так и сидит, закинув руки на изголовье дивана, крутит стакан с виски в руке, кивает парню. Впрочем, разрешение никому не нужно. Эрик не против, он представляется, он улыбается Колину, не упрощая ему жизнь и не начиная разговор. Подошёл же Колин зачем-то, как-то же он собирался начать знакомство, Эрику интересно. Эрик не удивился бы и вопросу о том, не хочет ли он по-быстрому где-нибудь в ближайшем мотеле. Эрик не удивился бы и в том случае, если бы ему начали толкать наркоту. В конце концов, он не первый раз плавает.
Но это подкат, и, что ж, это Эрика тоже не удивляет. Эрик облизывает губы, пытаясь сдержать довольную улыбку, демонстративно пряча её в стакане, пока делает глоток. Он рассматривает Колина несколько долгих мгновений, всматривается и задумчиво, ласкающе гладит себя по подбородку пальцами, – в руке всё ещё стакан. Даже в таком освещении понятно, что глаза напротив – тёмные. Эрик слишком долго молчит, слишком долго смотрит глаза в глаза. Ему нечего обдумывать на самом-то деле, он просто любуется и наслаждается повисшей паузой. Чтобы она стала неловкой Эрику надо переродиться другим человеком. Пауза скорее напряжённая. И улыбка Эрика ничуть не умаляет веса этой паузы.
— Виски, — он кивает на бутылку на столе, давая понять, что эта потребность закрыта. — Не стесняйся, — не похоже, что Колину эта социальная практика знакома, но Эрик так, чисто на всякий случай предлагает. — Но я не против, чтобы ты меня угостил. Например, ты, — Эрик делает ещё одну паузу, чтобы свободную руку занять, чтобы съехать ею со спинки дивана и дотянуться пальцами до чужого плеча, – не прикосновение даже, а один только намёк, — такое угощение определённо в моём вкусе, — Эрик играет бровями. Не так-то сложно превратить простое предложение выпить в эвфемизм, и Эрику ничуть не совестно выбирать этот простой путь. К чему ходить вокруг да около, если Колин сам приплыл в руки. Эрик так разговаривает, так улыбается, будто уже обдумывает, как Колин будет смотреться в кровати гостиничного номера.

Эрен ставит свою подпись в углу листка и пододвигает планшет с закрепленным на нем договором обратно к мужику в деловом костюме. Его подпись на этом листке - последняя. Все остальные парни - его гитаристы, басист и драммер уже поставили свои закорючки чуть выше.
Их демо зашло. Они были услышаны, и их демо, записанное на общие собранные пару баксов в импровизированной студии в гараже их драммера, вызвало интерес. Лейбл был инди, но, черт подери, это. был. уже лейбл! Под который из группа была подписана и под которым они могли выпустить приличный дебютный альбом. Все пятеро старались сохранить предельную серьезность, но счастливый оскал невольно лез на юные физиономии как кот на мартовскую кошку. Вечеринка по случаю не заставила себя долго ждать, и парни негласно постановили, что на этот раз она будет у вокалиста. Отца все равно не должно было быть в городе до самых выходных, а подобные тусовки в его отсутствие Эрен устраивал не впервые.
К примерно 20:00 количество гостей в пентхаусе одной из высоток Нью-Йорка приближается к 50-ти - это нерушимая аксиома: один приятель приводит другого, а этот другой звонит третьему и совершенно случайно с ним оказывается его девчонка… Мэтс не был против. Тем более, разнообразие девчонок на этой пати откровенно радовало…Помимо девчонок разнообразие наблюдалось в закупленном алкоголе, табаке - пара парней, к тому же, притащили неплохой кальян - и прочих добытых примочках весьма широкого и разнообразного спектра действия, от травы и колес до хорошего качества снежка. В музыкальном сопровождении, наоборот, можно было сказать, что все было по классике: проверенные временем метал-хиты, начиная от In Flames, Slipknot, Sixx A.M. и старичка Мэнсона, и переходящие к In This Moment, Ice Nine Kills, Palaye Royale в качестве замасливания девчонкам, и прочими прелестями. Все то, когда басы, льющиеся из колонок заставляют вибрировать стены и почки, но тебе от этого только по кайфу.
Эрен вставляет в правую ноздрю металлическую трубку хромированного цвета длиной около семи сантиметров и диаметром не больше миллиметров пяти, проходится ей по дорожке из белой пыли, втягивая охлаждающую субстанцию; повторяет фокус с левой и передает сидящей рядом с ним девчонке. Ее привел какой-то парень и у нее шикарные сиськи, красивые раскосые глаза, и ее зовут Чиара. Во всяком случае так она представилась на своем ломаном китайско-английском. Свет в квартире выключен и освещение заменяют приволоченные кем-то несколько стационарных цветных паров и пара стробов. Стробы принадлежат их гитаристу. Не смотря на всю радугу света с улицы их красочная веранда все равно едва ли видна во всей красе - только пучки света отражаются, растворяясь в ночном небе.
- Твою налево, Мэтс! Да ты шикуешь!! Нихеровая хибара. - приветствует очередной прибывший, хлопая парня по плечу и стараясь перекричать грохочущие децибелы звука.
- Это отца. - отзывается Эрен, мотая головой. Парень никогда не кичился чем-либо из того, что не заработал сам. Даже байком парень был горд лишь отчасти - его он собрал и прокачал сам по частям из перекупленных деталей процентов на 70%, но 30 из них все еще были куплены при помощи отцовской карточки.
С Матссоном-старшим, кстати сказать, они в последнее время относительно даже ладили. Не так, чтобы до большой семейной любви - ее никогда не было между ними двумя, но вполне стабильный негласный мир в течение последних трех недель с даже обоюдно интересными разговорами присутствовал. В последнюю неделю, правда, они даже не пересекались, обмениваясь дежурными сообщениями по делу, не исключено, что именно поэтому и не успев пока что в очередной раз постараться.
- Хээй! С достижением вас, парни! - очередной приятель подходят к группе, чтобы поздравить - Совсем теперь крутые, да?! С вас вписка на Download! Или Rock Am Ring! - ребята ржут в ответ, обещая запрошенную привилегию, хотя до этих крутых фестивалей им еще предстоит определенно долгий путь. Кроме всех шуток, подписать контракт с лейблом - это действительно охренительное достижение. Эрен даже ловит себя на мысли, что хочет поделиться этим со Стоуном, но лучше когда тот вернется в город, по обыкновению в субботу, ближе к вечеру, за пиццей и парой пива.
Чиара разворачивает его к себе за подбородок и целует; мокро. Их гитарист к тому времени уже успевает уединиться на веранде - хотя, при количестве народ, тусующегося сейчас в их апартаментах, уединиться - это громкое заявление - с ее подружкой, зажимая ее в угол. Время близится к двум, действительно пролетая незаметно. В этой атмосфере парень сейчас чувствует себя как никогда...дома. Никому из них не важны деньги или статус друг друга - здесь тусуются девчонки, с ног до головы покрытые Dior и Balenciaga, тут же другие - из отдаленных кварталов Нью-Йорка в драных джинсах с распродажи, высокий тощий парень с собранными в хвост волосами - кажется, его зовут Ник - собирается подаваться на грант, он дохрена умный и смыслит в физике, но ничерта не может закадрить скучающую рядом рыжулю, огребая подколы дружков...Каждый из них притащил сюда, что мог - дорогущее японское бухло, пиво по 5 баксов за упаковку, дурь, гондоны, чипсы, пиццу и китайскую еду...Гитары, свет, дополнительные колонки, чертов дартс, сраного надувного единорога, естественно черного и естественно не понятно зачем - у них в квартире нет бассейна... И все они кивают головами в такт льющейся из колонок мелодии, ржут и скалятся во все 32, просто отрываясь вместе. Потому что музыка - это то, что заставляет сердце биться чаще. Мэтс закидывается еще парой дорожек, нивелируя эффект от крепкого виски, которого он вместе с остальными успел уговорить за ночь немалое количество; берет девчонку за руку и утаскивает по направлению к спальне. Здесь тоже есть колонка, но музыка подойдет чуть более расслабляющая...Парень сдергивает со своей пассии одежду, расправляясь с ремнем на своих джинсах...Она горячая, а еще чертовски гибкая и пахнет пачули...
Удовольствие, увы, длится не так долго как могло бы...Не проходит и пятнадцати минут, как музыка внезапно замолкает. Впрочем, это не сильно беспокоит Эрена - парень все же кончает, распахивая удивленно глаза, когда не чувствует под собой ожидаемого и уже привычного изгиба. Такого, чтобы девчонка не кончила под ним, у Эрена еще не случалось. Симпатичная азиатка таращится на него в ответ своими раскосыми и черными и...тычет куда-то за его спину. Парень выходит из нее, оборачиваясь и чуть не сваливаясь с кровати от охренения, как если бы ошпарился о едва заглушенный двигатель своего байка. Картинка перед его глазами нечеткая, и в комнате достаточно темно, но отца он узнает даже в этом свете и состоянии. А раздавшийся секундой позже голос его догадку только подтверждает.
- Твою мать!!! Какого хрена...?! Ты же должен был вернуться завтра!!...
Чиара лапочет что-то на китайском, соскакивая с кровати и, прикрыв своим же платьем свои шикарные сиськи, ретируется за дверь. Парень потирает ладонями лицо, пытаясь взбодриться, и хватает брошенные тут же джинсы.
- Может свалишь?! Дай хоть, блин, одеться... - последнее выходит не с первого раза: джинсы узкие и с дырками, а координация Эрена сейчас оставляет желать лучшего. Наконец, справившись с коварной деталью гардероба, мальчишка выходит в гостиную, где по-прежнему тихо и общее настроение уже далеко не такое радостное как было; часть народа начинает активно валить.
- Вечеринка окончена, парни... - не без досады в тоне резюмирует хозяин балагана - Наверстаем в другой раз.
- Ух...Удачи, чувак! - усмехается один из приятелей, толкая Эрена кулаком в плечо, несколько других ограничиваются ободряющими похлопываниями.
- Фак, так это реально был не стриптизер?! А он чертовски сексуальный!... - доносится из коридора, где несколько ребят поднимаю успевшие отрубиться тела - Я заеду за усилителем...когда скажешь. - обращается к своему вокалисту тот самый парень, который первым узрел в эту ночь подплывающий айсберг в виде неожиданно явившегося отца Эрена, которого остальные ребята из окружения его потомка, откровенного говоря, опасались.
- Увидимся на реп-базе. - кивает в ответ Мэтс. Дверь за последними удалившимися спинами закрывается с почти беззвучным хлопком.
Стоун Матссон стоит напротив, по-прежнему сверля своего отпрыска взглядом, и на его лбу можно почти буквально прочесть бегущую строку: "Эрен Кристер Матссон-Хоппер, ты капитально попал". Подросток шмыгает носом, отводя на затылок растрепанные волосы.
- Ну что?! - первым прерывает давящее молчание; нетерпеливо - Я не ждал тебя сегодня. Мы бы успели все убрать...Думаешь, раньше здесь никто никогда не тусил?! Если у тебя не было вечеринок, не значит, что так и должно быть...И вообще ты хоть раз что-то замечал?! Держу пари, что нет. Мы ничего не угробили, так что, заканчивай высверливать во мне дырку... - парень облокачивается на дверной косяк; Эрен очевидно пьян, но держится вполне прилично, отвечая сейчас Стоуну таким же уверенным взглядом глаз, необычный цвет которых - кусок светлой зелени от отца и шоколадно-карий от матери - в темноте даже кажется вполне однородным, разве что и на одну сотую не таким же трезвым.
- Я приберусь. Завтра. - а вот в этом не верить сыну совершенно не было повода: обычно мальчишка действительно либо не обещал ничего, либо выполнял свои обещания - в этом плане швед в воспитании потомка точно преуспел.

Честно говоря, поведение владельца Плазы ставит Кита в тупик: он ни разу не видел мужчину в таком состоянии - эти отведенные глаза и неясная рябь эмоций по лицу...Эйзенхорн, в целом, мирный чувак и ни за что не стал бы провоцировать конфликт, именно так предпочитает думать один горе-звездун, пока мысленно считает до десяти (всё как учили в рехабе!) и пытается убедить сам себя в том, что ему нужно быть ответственным взрослым - не вести себя, как истеричная трехлетка - бизнес жестокая штука, всякое случается. Сейчас он узнает причину и они наверняка что-нибудь придумают.
"А если нет?" - подзуживает внутренний голос, и Элмерс хватается за стаканчик с кофе, как утопающий за соломинку. Капучино все ещё теплый, приятно пахнет, ещё один шажок в сторону от истерики.

— Прости, что ты сказал? - пальцы невольно сжались на многострадальном стаканчике. Кажется, кто-то выполз из уютного кокона самообмана очень вовремя: Эрик не собирается называть причину расторжения договора, но уже подделал её в документах чужими руками, чтобы...что? Самому рук не марать, видимо. Выбросить из головы собственный проёб!
— Лимоны...?? - мать твою, да что здесь вообще происходит?!
"Тебя поимели, друг", - поганая мысль, но, опять же, правдивая. Удивление медленно покидает его лицо, сменяясь совершенно противоположной гримасой. Воды отступили, Титаник несётся на айсберг. Кит дважды пинает ни в чем не повинный рейл, предпочитая наблюдать, как тот откатывается к другим рейлам, приводя в неистовство то обилие кофров, которое на них висит. Он, пока что, не может подобрать слова и справедливо опасается, что вместо рейлов может напинать собеседнику. Пока что опасается.

— "У нас тут Северная Корея наоборот", да? Как я мог на это купиться... - легко! Очень хотел верить в совпадение интересов и ценностей. Это ж не лейбл, где тебя за рейтинги на британский флаг порвут, тут миссия какая-то у людей есть! Очень смешно.
— А ребятам я что, по-твоему, должен сказать? ЧТО ЛИМОНАД НЕ ПОЛУЧИЛСЯ?! - ай, ой, кофе летит в большого красивого человека, пачкает его свеженький аккуратный джемпер. И, нет, ему не жаль - ни человека, ни джемпера в данный момент. В глубине души он знал, что нужно быть тварью, если хочешь выжить, вот только к себе никогда не примерял - легко быть хорошеньким, когда все проблемы решает менеджер или нанятые юристы. Сейчас защититься от реальности не получается, помочь некому.

— Слушай сюда, бизнесмен-переросток... - айсберг растет, не злите Кита Элмерса. Ему хочется думать, будто он неотвратим, как Судный день, но о красоте момента размышлять попросту некогда. Эрик раза в полтора крупнее него и может слиться отсюда в любой момент? Плевать! Эрик даже может его ударить. Плевать! С чего он вообще взял, что сможет зажать у стены человека с превосходящими габаритами и опытом? Ни с чего.
— Даже не думай, что я подпишу липовые документы. Это в Калифорнии можно найти другую площадку за две недели до мероприятия и разницы никто не заметит, а мы с тобой в Луизиане, сечешь фишку? - шуба опасно скатывается с плеча, жест, которым он её поправляет, выглядит слишком неуместным и уязвимым в сложившейся ситуации. Цель приближается и чёрта с два Кит отступит.
— Шоу сорвано. Представляешь сколько времени у меня освободится для судебных разбирательств? - он утыкается взглядом в пятно на джепмере, однако усилием воли заставляет себя поднять глаза и взглянуть собеседнику в лицо.
— Я волею судеб знаком с одним местным сенатором - он, кстати, входит в попечительский совет университета, где ты преподаешь. Плаза сдохнет под шквалом проверок и аудитов, после чего я обращусь к своей сестре, и ни один банк штата не возьмется вас обслуживать. Это будет самый, сука, дорогой День Святого Валентина в твоей жизни, - не то, чтоб все его угрозы были беспочвенными. Внезапно пробирает холод от того, что он вообще-то реально может устроить Эйзенхорнам сладкую жизнь - достаточно доказать, что причина расторжение договора выдуманная, а значит имеет место быть мошенничество. Достаточно отказаться подписывать документы и шестеренки закрутятся.
— Так что попробуем ещё раз, мистер Эйзенхорн: какова реальная причина, по которой шоу в Плазе не состоится? - как там говорят? Бог любит троицу!

Мне повезло быть женщиной, у которой есть права и чьи права не тронут, а если попробуют посягнуть – узнают, как я умею их выгрызать. Цепляться клыками в тонкую кожу шеи, четко там, где пульсирует уязвимая вена. Я пою оды эре феминизма, который позволяет женщине быть той, кем она хочет, делать то, на что она способна. Конкурировать, состязаться, выигрывать и не стыдиться того, что этим задела чье-то тонкое эго. Я наслаждаюсь временем, где мне не нужен мужчина в сопровождении для того, чтоб отправиться на вечеринку, засесть за барной стойкой, гулять по улице. Нравилось ощущать силу, которую имеет женский пол. Что они доказали и показали - нам не нужны мужские имена на их кредитках. Мне нравилось то, что я могу смело и с высоко поднятой головой вести и развивать дело отца, могу воротить деньгами, тягаться с картелем, могу даже податься в политику, если решу, что это окажется удачным и необходимым шагом. Мне нравится бороться и доказывать – я не хуже только потому, что я женщина, я лучше, хитрее, сильнее. Сильнее, потому что мне всегда нужно прикладывать больше усилий для того, что меня воспринимали всерьез, или страшились. Если бы я не оказалась сильной, я бы так и не построила карьеру балерины из-за травмы, осталась девчушкой-украшением для какого-то важного мужчины, преподавала бы балет для души и нюхала кокаин вместо того, чтоб его продавать. Слишком маленькая и неприметная жизнь для тех амбиций, которые имелись во мне. Текли в крови, предначертывались по праву рождения.

- Так, ты готов? – набираю номер Коннора, - Я крашу губы и готова ехать за тобой.
Сегодня Сэм и Бобби получат практически day off. Им незачем торчать со мной в клубе и наблюдать за тем, как я весело напиваюсь. Обстановка будет, итак, более чем комфортная и безопасная, несмотря на то, какие люди соберутся плотным кружочком. Понятие комфорта оно в принципе для всех весьма адаптивное, отличное, что уж поделаешь, если криминальная среда впиталась с молоком матери, занимая в сердце теплый и укромный уголок. Но конечно же задача охраны отвезти меня с Коннором до места Х.

- Пожалуйста, контролируй сколько вы съедите сладкого сегодня, - ворчу на Данте, когда спускаюсь в холл, параллельно застегивая сережки, - Если у неё будет завтра на тренировке большой плюс на весах – тренер убьет и меня, и тебя, и Сару Джейн. Ясно?
Подхожу к нему для того, чтоб чмокнуть нос на прощание. Не даю потянуться за поцелуем.
- Нет-нет, съешь всю помаду. Ведите себя прилично, меня не ждите, буду поздно, пьяная и счастливая. Коннору привет передавать? – хохочу. Между Данте и Коннором тихая, но отчетливая неприязнь. Я бы даже сказала – неприязнь с первого взяла, что конечно же совершенно неудивительно. Мало кто может понять мой выбор. Либо же приписывают нашему союзу исключительно практическую сторону вопроса, ведь когда ты жена картельного принца, у тебя есть запасной регулятор спорных вопросов. Мне подобный вариант на руку, спорить глупо, ведь терпеть белую женщину вести с ней переговоры и воспринимать, как минимум равной - не в их нравах, принципах и традициях.

Через двадцати минут под мигающим светом желтоглазых фонарей подбираю к себе в салон линкольна старого друга, наставника и человека, который вполне может считаться частью семьи.
- Привеееет, - протягиваю довольно, спешу обнять, - Как дела? Мне кажется, я сто лет не позволяла себе расслабить булки и хорошенько выпить, не задумываясь о порции.
Это правда. Ритм жизни обязует придерживаться множества правил, графиков, часто приходится идти туда, куда не хочется и делать что-то только потому, что это нужно. И нет, моя жизнь не идёт из-под конвоя, просто я, как и любой другой человек на этом земном шаре, порой хочу просто лечь и бездельничать. Потратить время на семью, посмотреть с дочерью мультики, выпить неспеша кофе. В тишине. Наблюдая за тем, как по нему мирно и не торопясь плывут белые пушистые облака. Счастье заключается в простецких вещах, которые есть возможность замечать тогда, когда голова не забита поиском денег. Не люди так устроены, нет, так устроен современный мир, в котором добычу мамонта заменили на зеленые купюры.
- Как я выгляжу? Как принцесса? – кокаиновая принцесса, - Сара Джейн была в особом восторге от розовых очков.

Дымное помещение закрытой комнаты клуба обеспечивает приватность.
- Мне джин, чистый. Есть Hendrick's Lunar? – обращаюсь к официанту. Лесли Грейси вдохновилась пьянящим ароматом своего ночного сада и создала душистый цветочный джин с пряно-гвоздично-сладким характером. Хотелось чего-то пикантного и крепкого, чтоб стягивало горло градусом, раскрывалось на кончике языка можжевельником и черным перцем. Внимание скачет по присутствующим.
- Любое «постарается» звучит, как «нет», - пожимаю плечами, оказываясь около Келли, - Жаль конечно, пропустит всё веселье. Кстати, ты знакома с моим новым аудитором? Она шикарна, - развожу руками в стороны, принимаю бокал с алкоголем, принесённым со всей возможной оперативностью, - Спасибо, - кратко бросаю мальчишке, делаю небольшой глоток и возвращаюсь к диалогу, - Ох, этот джин невероятный…Так вот. Она оптимизировала прибыль ресторанов на тесте на 30%! И при этом ввела в оборот на 10% больше чернухи. Я довольна, не могу. Эй, Рут, иди к нам..
Меня слегка поражало еще и то насколько спокойно и комфортно она себя ощущает в нашем обществе, хотя разве это должно удивлять, с учетом того, какое у неё было прошлое.

В хаосе слышать, как Влад произносит это простое знакомое слово, как обращается к Рили, называя “милым”, – это просто очередное доказательство жанровых неопределённостей. Мелодрама на фоне трагедии. Попс должен выжить по двум причинам: чтобы рассказывать всем, как это было, и чтобы Влад мог называть его “милым” ещё долгие годы.

— Ничего страшного… Гордость пострадала больше, чем я, — голос Попса дрожит, самым неприятным образом выдавая его страх и сдавленное из-за дыма горло. Он пусть и может словами управляться, как и в лучшие времена, но нервы у него шалят сильно. — Добрыми намерениями, — не без сарказма комментирует он, привычно поджимая губы, но выходит ненатурально – в непривычном смысле.

— Хороший вопрос, — покашливает Попс и хочет оглянуться, но быстро возвращает взгляд на Влада. Вокруг неразбериха и кровь, трупы и паника. Попсу нужно собраться, но всё, что он может, это хвататься за руки Влада в поиске поддержки и инстинктивно пригибаться, прячась от всего этого злого и непонятного мира, за которым сложно уследить. — Разве эти ребята, — Попс выразительно смотрит в сторону одного из вооружённых парней, — не пришли оттуда? Значит, там может быть открыто? — Попс говорит так, будто ему нужно подтверждение его слов, и в какой-то степени так и есть.

Панически на задворках сознания бьётся мысль, что из-за стресса он может не так запоминать события, неправильно воспринимать вещи, как это делают обычно жертвы трагических ситуаций. В прошлый раз, когда ему пришлось оказаться на волоске от смерти, ему казалось, что он не меньше пары суток провёл в том грузовом контейнере, но на деле прошло гораздо меньше времени.

— Хорошо, ладно, — Попс всё-таки оглядывается в поиске лазейки между паникующими людьми и вооружёнными паникующими людьми, нужно небольшое окно возможностей, чтобы сбежать. — Идём, — говорит он, найдя это окно. Окно, которое закрывается слишком быстро из-за переменчивого хаотичного движения людей.

Потная рука Попса выскальзывает из руки Влада, Попс останавливается, разворачивается, группа людей уносит Влада в одну сторону, а Попс остаётся нос к носу с чёрным и агрессивным мужчиной, который тычет ему в лицо пистолетом. В очередной раз за сегодня Попсу везёт так, будто он любимчик леди Фортуны. Спецназ врывается в помещение, начинается стрельба, мужик пытается спрятаться за Попсом, но каким-то чудом Попсу удаётся его ударить по коленке ногой. В его руках оказывается пистолет, он понятия не имеет, что с ним делать, он и не держал оружие никогда в жизни. А сейчас, как ему кажется, максимально неподходящее время для того, чтобы учиться стрелять, – копы не любят гражданских с оружием в таких ситуациях. Мысли проносятся в голове Попса за секунду, пистолет падает из дрожащих рук, Попс пытается его словить, тот снова падает, Попс понимает, что тот не только заряжен, но и снят с предохранителя, когда, падая, пистолет выстреливает. Попс взвизгивает, отпрыгивая от оружия, – вокруг столько выстрелов, что одним больше, одним меньше, уже картина особо не меняется. Так Попсу кажется. Но рядом с ним быстро оказывается мужчина в форме, забирая с пола пистолет и на удивление вежливо указывая Попсу на очищенный выход.

Попс с удовольствием пользуется предложением полицейского, но сначала находит Влада, чья кровь вводит Попса в ужас. Он лепечет что-то о медиках, о том, что теперь не так уж любит театр, он доводит Влада до машины скорой помощи, стоящей у горящего здания. Пока ранением Влада занимаются парамедики, Попсу и самому приходится ответить на пару вопросов о том, не ранен ли он и как он себя чувствует. Сложные вопросы. Попс отвечает на них отстранённо, рассматривая горящее здание.
Может быть, они выбрали не лучший город, чтобы в нём строить своё будущее, – об этом сейчас думать некогда, но Попс уверен, что это не тот горячий приём, на который он рассчитывал. А в остальном он – нормально, живой, только кашляет ужасно.